Серов опять стукнул по столу:

— Замолчи, уволю!

— Ага, щас! — хмыкнула Леля.

Серов вдруг покраснел, и всем стало ясно, что он спит с ней. Не удивилась только Элла, она давно уже догадывалась. Но не стала ни с кем делиться. Она умела хранить не только свои тайны, но и чужие.

На пути к метро Мария Игоревна возмущалась:

— Ну до чего наглая девка! А я-то еще удивлялась, почему он ее терпит? Но как они все скрывали… Элла, ну и банальность! Спать с молоденькой секретаршей!

— На это я могу ответить очередной банальностью — плоть слаба! — улыбнулась Элла. Она это хорошо знала. На собственном горьком опыте.

Ей едва исполнилось пятнадцать, еще не совсем прошли юношеские прыщики на лице, но она вдруг стала ловить на себе взгляды взрослых мужчин, и взгляды эти приводили ее в какое-то радостное смятение. Она понимала, что они означают.

А мальчишки в школе не обращали на нее внимания, она была для них просто одноклассницей, своей в доску, ее чересчур пышные формы не волновали их почему-то. Но и ее мальчишки тоже не волновали. Она была по уши влюблена во взрослого мужчину. Ему было уже тридцать пять, и он казался ей воплощением всех достоинств, хоть и не блистал красотой. Но ведь мужчине не обязательно быть красивым, это она знала. Иван Аркадьевич жил у них в квартире уже третий месяц. Снимал комнату. Его рекомендовал бабушке Жене ее прежний постоялец, киносценарист. Иван Аркадьевич сценариев не писал, зато писал роман о жизни Одесского порта. Он был веселый, жизнерадостный, и бабушка очень к нему привязалась. Она даже согласилась его кормить. И теперь они часто сидели втроем на кухне. И Элла мечтала, что выйдет за него замуж, тем более что он был в разводе.

Он приехал из Ленинграда и много рассказывал о родном городе, который Элла тогда видела только в кино и по телевизору. Она часто, закрыв глаза, мечтала, как они пойдут по Дворцовой набережной, Иван Аркадьевич, Ванечка, будет держать ее под руку и всем встречным знакомым представлять как свою жену. А они станут удивляться, какая она молодая и красивая. И все это будет происходить в пору белых ночей. Он приведет ее в свою квартиру, где в маленькой, уютной спальне, на белой лакированной кровати будет лежать синее шелковое покрывало с золотыми пчелами. Элла такое видела на одесском толчке, где оно стоило бешеных денег. А дальше она мечтать не смела. То, что должно случиться в этой спальне, наполняло ее таким душным, тяжелым томлением, что она не допускала себя до этих мыслей. Таким образом, виденное на толчке синее покрывало как бы служило многоточием в ее мечтах. Но все это случилось гораздо раньше, и не в ленинградской спаленке, а у них дома, в Одессе.

Утром бабушка Женя сказала:

— Эллочка, я сегодня… Одним словом, мне надо поехать в одно место, я вернусь поздно…

— Куда поехать, ба?

— На Куяльник к Доре! И может, я там заночую, — быстро ответила бабушка и отвела глаза.

Элле это показалось подозрительным.

— А чего тебе там ночевать?

— Может, и не придется, просто, если задержусь, не волнуйся.

— Ладно! — пожала плечами —Элла и ушла в школу.

А на переменке к ней подошла Роза Вайншток, из параллельного класса, у ее родителей был домик на Шестнадцатой станции неподалеку от бабушкиного.

— Слушай, Элка, бабка твоя просто улет!

— А что такое? — встревожилась Элла.

— Ты в курсах, что она опять с Люсиком закрутила?

— Как? — опешила Элла.

— Очень просто! Он уже от своей молодухи гуляет и, конечно, никого лучше твоей бабки не нашел! У них свидания в ее старом курене! Сношаются старички на всю катушку!

— Врешь!

— Да чтоб мне повылазило!

— А ты почем знаешь?

— Моя бабка видела, как они туда входили, он-то свой домик продал — его супружница настояла…

А жить в городе, видно, не может без бабки твоей…

— А откуда ты знаешь, что…

— Что сношаются? Ну так это и ежу понятно!

Элла припомнила бабушкино поведение сегодня утром, смущенный взгляд, неуверенный лепет…

Да, похоже на то… Ей вдруг стало горько и обидно: она молодая, говорят, красивая, и у нее нет парня, Иван Аркадьевич на нее и не глядит, а бабушка старая, седая, с прокуренным голосом и некрасивыми, натруженными руками.., сношается! Невозможно себе представить! Чудовищно! Возмутительно даже!

Она вернулась домой в полном смятении. Как теперь смотреть бабушке в глаза? Как?

Она долго стояла перед зеркалом. А потом решил?, что из этого, по-видимому, неоспоримого факта можно извлечь кое-какую выгоду. Бабушка категорически запрещает ей пользоваться косметикой. Все девчонки в классе уже красят глаза, а иногда и губы. Элла решительно вытряхнула свою копилку — и через час вернулась с тушью в коробочке и тюбиком губной помады. И когда накрасила глаза, показалась себе совершенно преобразившейся и поистине великолепной. Но это еще не все. Под вечер бабушка позвонила и спросила, как дела. Элла была в таком восторге от себя, что весело ответила: «Все в порядке!»

— Я задержусь, тут у Доры всякие неприятности, я должна…

— Ладно, ба!

— Я утречком вернусь, а ты покорми Ванечку, ладно?

— Без проблем!

Пусть теперь бабушка попробует ей хоть что-то сказать насчет косметики! В конце концов, за свою свободу надо бороться! Раньше у нее не было козырей на руках, а теперь…

Тут вернулся Иван Аркадьевич:

— Элла, а где Евгения Вениаминовна?

— На Куяльник поехала к подруге, я вас сейчас накормлю!

— Ах, какая жалость, а я тут коньяку принес, есть повод немножко поторжествовать!

— Какой повод?

— Мою повесть приняли в журнал «Нева»!

— Поздравляю!

— Я смотрю, ты за меня рада.

— Еще как!

— Значит, бабушки сегодня не будет? Тогда давай с тобой немножко выпьем, а?

— Я не пью!

— Ну коньяк я предлагать не буду, а винца сухого можно!

— Давайте, — быстро согласилась Элла.

Она сноровисто накрыла на стол, достала из холодильника закуски, а потом вдруг сообразила:

— Иван Аркадьевич, а давайте лучше бабушкиной абрикосовки выпьем, а? Она вкусная!

— А тебе не влетит?

— Нет, по такому случаю она бы и сама предложила.

— Что ж, давай, это и вправду вкуснота невероятная.

Бабушка делала вишневую и абрикосовую наливку, лучше которой не было во всей Одессе.

Многие так говорили.

Элла достала из кладовки бутылку. Она чувствовала сейчас свое неоспоримое право на многое из того, что раньше никогда не посмела бы сделать…

— Ах, черт, как хорошо, как вкусно! Твоя бабка чудо! Ты учись у нее, в жизни все надо уметь… Ну, давай-ка за нее выпьем!

Они выпили за бабушку, потом за его повесть в журнале «Нева», потом за славный город Одессу.

— Элла, а ты что это сегодня красивая такая, а?

Ее бросило в жар.

— Ох, еще немного — и тут табуны парней околачиваться будут… Ты вдруг повзрослела как-то, похорошела невероятно просто…

Под его изумленным и уже не слишком трезвым взглядом — наливка была крепкой и коварной — Элла еще больше расцвела и все стремительнее забывала бабушкины внушения…

— Хочешь, я тебе по руке погадаю?

— А вы умеете? — удивилась Элла. Она как-то сразу поняла, что не в гадании дело, просто он хочет под благовидным предлогом прикоснуться к ней. Сердце восторженно забилось, и она протянула руку.

— Да, я изучал хиромантию, когда работал над первым романом…

— Прочитать дадите?

— У меня нет с собой рукописи. Он же не издан.

— А когда я в Ленинград приеду?

— Конечно. Конечно, дам…

Он взял ее руку.

— Черт знает что, линии какие-то запутанные, ничего не поймешь, вот линия жизни долгая, длинная то есть…

Элла чувствовала, что у него дрожит рука.

— Какая у тебя кожа нежная… — Он поцеловал ее в ладонь. И посмотрел на Эллу. От этого взгляда она зарделась. Но тут зазвонил телефон.

Элла вскочила и бросилась к аппарату, словно спасаясь бегством.